Молочница продолжала:
— Побрел участковый обратно, в поселок, через овраг. И наткнулся на мертвую козу! Наклонился — видит, глотка у ней порвана звериными клыками до самой кости, но кругом — ни кровиночки. Козочка-то молоденькая совсем была, пуховая. Золото, не коза! Сычихи, с седьмого дома. Вы ее знаете: у которой сын сидит третий год, и внучок в родню — первый хулиган на поселке, по чужим садам озорует. То яблоню обтрясет, то забор сломает, в кармане — заточка. Да. Прямо не дитё, а готовый урка…
Слушая молочницу, Ольга смотрела во двор — туда, где среди запущенного фруктового сада стоял ветхий сарай. Вдруг над ним, как вспышка, взметнулся вверх красный флаг, взмыл в самое небо и… исчез. Ольга зажмурилась и снова посмотрела на крышу сарая — наверное, флаг ей просто привиделся в алых лучах заката. Но и этого оказалось достаточно, чтобы девушка очнулась, стряхнула оцепенение и вскочила на ноги.
Ей стало стыдно: отец наверняка отругает ее, если узнает, что Ольга оставила младшую сестру в Москве одну, убираться в квартире, чтобы проучить за строптивый характер. Пока она сидит здесь и слушает сплетни малограмотной соседки, Женька одна-одинешенька шагает от станции прямо к заброшенному саду у развалин барской усадьбы. Там и волк, и хулиганы с финками, и дохлые козы, и овраг, полный крапивы, и до кладбища рукой подать! Сегодня прибудут еще два московских поезда. Ольга не знала точно, когда прибудет ее строптивая сестренка — от такой, как Женька, можно было ожидать всякого. Если повезет, она хотя бы успеет ее встретить. Надо было спешно спровадить соседку и бежать на станцию.
— Скоро стемнеет. Вы идите, тетя Нюра, дальше я сама справлюсь.
— С чем справляться-то? Все уже перемыли — расставили — застелили, — опешила молочница. — Хоть бы поблагодарили, что ли…
— Ой, извините — спасибо! Спасибо вам большое!
— Давайте молочка вам занесу? Завтра, с утренней дойки, свеженькое, парное…
— Молочка не надо. Ничего больше не надо. До свидания. — Ольга пожала женщине руку, скоренько выставила за калитку и побежала обратно в дом.
Почему, почему она оставила в Москве отцовский наградной браунинг? Ольга набросила жакет и оглядела комнату в поисках подходящего оружия. Дедушкина двустволка не подходила — слишком большая. Кухонный нож? Она со звоном вытряхнула посуду из ящика. Нет — затупился! Это не финка, даже не заточка… Заточки — любимого оружия городского хулиганья — в их доме, конечно, нет. Зато есть острый складной нож, с серебряной змейкой на ручке, отец называет его «егерским». Таким ножом очень удобно открывать банки с тушенкой и сгущенным молоком. Ольга схватила нож, бросила в сумочку, притворила дверь и через огороды помчалась на станцию.
Молочница, обиженно поджав губы, посмотрела вслед девушке. Признаться по правде, она рассчитывала на более существенное вознаграждение, чем обычное слово. Наглость командирской дочки глубоко задела трудолюбивую женщину. Пусть не пятерку, но хоть бы трояк на корм скотине могла выделить?! За «спасибо» корова не доится! Она со вздохом поправила косынку и направилась к дому номер тринадцать, на другой стороне улицы.
Неделю назад здесь появился новый жилец. Человек высокой культуры, поскольку поет романсы и арии не хуже репродуктора, и зажиточный, если судить по сплошь заграничной одежде, и вообще — что называется, видный мужчина, статный и высокий, похожий на артиста из заграничной киноленты. Сравнение напрашивалось само собой, потому что говорил он с вязким иностранным акцентом.
Пожалуй, он был красивым, только молочница не решалась назвать его так из-за суеверного чувства — смутная тревога закипала в груди под цветастым крепдешиновым платьем. Встретиться глазами с новым дачником было все равно, что встать на краю высокого обрыва над рекой и смотреть в быструю воду. Оттолкнись, пролети один миг как вольная птица, и окажешься за чертой, в совсем другом мире, про который смертному человеку знать до поры не положено!
От этих мыслей женщина зябко передернула плечами и в нерешительности остановилась у калитки — по счастью, дачник большую часть времени носил очки с дымчатыми стеклами, как обыкновенный научный работник. Таких в поселке, прозванном «профессорские дачи», полным полно. В большинстве ученые — народ безобидный и непрактичный. Молочница решительно вошла во двор и окликнула дачника, дремавшего в плетеном кресле на тенистой веранде:
— Молочко брать будете? Пятьдесят копеек кружечка, с утра занесу… Другие по семьдесят просят, так у них молоко стоит в подполе по три дня. На керогазе разогреют и продают как парное. А я нет — мне чужого не надо…
— Ладно, занесите, — дачник потянулся и указал на высокий белый кувшин, — сколько сюда войдет?
— Кружки три-четыре…
— Хорошо, пусть будет четыре. — Он подошел к калитке, артистически повертел в руках модную мягкую шляпу, протянул ей хрустящую трешку. — Не заметили, случайно, куда побежала та милая девушка? Кажется, ее имя Ольга?
— Ольга, точно. Александровых старшая дочка. — Молочница стала рыться в кармане в поисках сдачи. — Думаю, на станцию побежала — куда еще ей бегать? В клуб они не ходят, на танцы тоже. Женихов нету. Понеслась телеграмму, что ли, отправлять папаше своему. Ох и нравная девица, скажу вам по-соседски, а меньшая — та совсем малахольная…
Дачник не дослушал, провел ладонью по безупречно уложенным волосам, темным как вороново крыло, надел шляпу, с кошачьей грацией перемахнул через забор и тоже помчался в сторону станции.